Между сарайчиком и забором, с задней стороны, стояла пристройка, в вышину доходившая до крыши и сбитая из досок. Она была такой же длины, как и сарайчик, только уже – шириной футов в шесть. Дверь была с южной стороны и заперта на висячий замок. Том пошел к котлу для варки мыла, поискал там и принес железную штуку, которой поднимают крышку котла; он взял ее и выломал один пробой у двери. Цепь упала, мы отворили дверь, вошли, зажгли спичку и видим, что это только пристройка к сарайчику, а сообщения между ними нет; и пола в сарае тоже нет, и вообще ничего в нем нет, кроме ржавых, никому не нужных мотыг и лопат да сломанного плуга. Спичка погасла, и мы ушли, воткнув пробой на старое место, и с виду дверь была опять как следует заперта. Том обрадовался и говорит:
– Ну, теперь все хорошо! Мы для него устроим подкоп. Это у нас займет целую неделю.
После этого мы вернулись домой; я вошел в дом с черного хода – они там дверей не запирали, надо было только потянуть за кожаный ремешок; но для Тома Сойера это было неподходяще: таинственности мало, ему непременно надо было влезать по громоотводу. Раза три он долезал до половины и каждый раз срывался и напоследок чуть не разбил себе голову. Он уж думал, что придется это дело бросить, а потом отдохнул, решил попробовать еще раз наудачу – и все-таки влез.
Утром мы поднялись чуть свет и пошли к негритянским хижинам, чтобы приучить к себе собак и познакомиться поближе с тем негром, который кормил Джима, – если это действительно Джиму носили еду. Негры как раз позавтракали и собирались в поле, а Джимов негр накладывал в миску хлеба, мяса и всякой еды, и в то время, как остальные уходили, из большого дома ему прислали ключ.
У этого негра было добродушное, глуповатое лицо, а волосы он перевязывал нитками в пучки, для того чтобы отвадить ведьм. Он рассказывал, что ведьмы ужасно донимают его по ночам; ему мерещатся всякие чудеса, слышатся всякие слова и звуки, и никогда в жизни с ним еще не бывало, чтобы надолго Привязалась такая нечисть.
Он разговорился про свои несчастья и до того увлекся, что совсем позабыл про дело. Том и спрашивает:
– А ты кому несешь еду? Собак кормить собираешься?
Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всему лицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:
– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не хотите ли поглядеть?
– Хочу.
Я толкнул Тома и шепчу ему:
– Что ж ты, так и пойдешь к нему днем? Ведь по плану не полагается.
– Тогда не полагалось, а теперь полагается.
Мы пошли, – провалиться бы ему! – только мне это очень не понравилось. Входим туда и почти ничего не видим – такая темнота; зато Джим и вправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:
– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Том здесь?
Я наперед знал, что так будет, только этого и ждал. Как теперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог поделать, потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:
– Боже ты мой, да никак он вас знает?
Теперь мы пригляделись и все хорошо видели. Том посмотрел на негра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:
– Кто нас знает?
– Да вот этот самый беглый негр.
– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в голову?
– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он вас знает.
Том говорит, как будто с недоумением:
– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда кричал? Что же он кричал? – Потом повертывается ко мне и преспокойно спрашивает: – Ты слыхал что-нибудь?
Разумеется, на это можно было ответить только одно, и я сказал:
– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не говорил.
Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будто первый раз в жизни его видит, и спрашивает:
– Ты что-нибудь говорил?
– Нет, сэр, – отвечает Джим, – я ничего не говорил, сэр.
– Ни единого слова?
– Да, сэр, ни единого.
– А ты нас раньше видел?
– Нет, сэр, сколько припомню, не видал.
Том повертывается к негру, – а тот даже оторопел и глаза вытаращил, – и говорит строгим голосом:
– Что это с тобой творится такое? С чего тебе вздумалось, будто он кричал?
– Ох, сэр, это все проклятые ведьмы, мне хоть помереть в ту же пору! Это все они, сэр, они меня в гроб уложат, всегда напугают до смерти! Не говорите про это никому, сэр, а то старый мистер Сайлас будет ругаться; он говорит, что никаких ведьм нету. Жалко, ей-богу, что его тут не было, – любопытно, что бы он сейчас сказал! Небось на этот раз не отвертелся бы! Да что уж, вот так и всегда бывает: кто повадился пить, тому не протрезвиться; сами ничего не увидят и толком разобрать не могут, а ты увидишь да скажешь им, так они еще и не верят.
Том дал ему десять центов и пообещал, что мы никому не скажем; велел ему купить еще ниток, чтобы перевязывать себе волосы, а потом поглядел на Джима и говорит:
– Интересно, повесит дядя Сайлас этого негра или нет? Если бы я поймал такого неблагодарного негра, который посмел убежать, так уж я бы его не отпустил, я бы его повесил!
А пока негр подходил к двери, разглядывал монету и пробовал на зуб, не фальшивая ли, Том шепнул Джиму:
– И виду не подавай, что ты нас знаешь. А если ночью услышишь, что копают, так это мы с Геком: мы хотим тебя освободить.
Джим только-только успел схватить нас за руки и пожать их, а тут и негр вернулся. Мы сказали, что и еще придем, если он нас возьмет с собой; а негр сказал: отчего же не взять, особенно в темные вечера, – ведьмы больше в темноте к нему привязываются, так это даже и лучше, чтобы побольше было народу.